«В родню свою неукротим…» (продолжение)
Личность поэта в связи с его происхождением занимала некоторых пушкинистов еще до публикации очерка Д.Н. Анучина.
В частности, П.В. Анненков обращал на это внимание еще в 1874 г.: «Не надо быть рьяным поклонником учения о неотразимом действии физиологических и нравственных свойств родоначальников семей на все их потомство, чтобы верить в возможность фамильной передачи некоторых крупных психических особенностей со стороны отца и матери своей ближайшей отрасли. Некоторое изучение характера и натуры A.C. Пушкина неизбежно приводит к заключению, что в основе их лежат унаследованные черты и отличия двух родов – Ганнибаловых и Пушкиных, только значительно переработанные и облагороженные их знаменитым потомком» (П.В. Анненков «Пушкин в Александровскую эпоху» М. 2016. С. 9).
Бюст А.П. Ганнибала в селе Петровском. Пушкинские Горы.
О том же рассуждал в своей монографии «Пушкин» (1881) Владимiр Яковлевич Стоюнин: «В гениальной артистической натуре Пушкина была одна исключительная особенность, которую он сам считал злом для себя и за которую ему приходилось дорого платиться: это – несчастное наследство, доставшееся ему от его прадеда по матери, арабская кровь, которая превратила в вулкан пылкий темперамент гениальной натуры. Она кипела, бурлила и клокотала, особенно когда ему казалось, что затрагивалась его честь. Обыкновенно благоразумный в спокойные минуты, все представлявший себе ясно в минуты творчества, он терял рассудок в приливе страсти: она переходила у него в бешеные порывы и он делал безрассудства... Арабская кровь нарушала мир его души, раздвоила его, ставила в противоречие с самим собою».
Последнее высказывание заметил, высказав с ним несогласие, Д.Н. Анучин: «Если в Пушкине была, действительно, примесь арабской крови, то почему эта кровь была “злом”, “несчастным наследством”, способным только отражаться временной потерей “рассудка”. Арабы, как известно, принадлежат к белой расе, составляют одно из семитических племен, принимавших выдающееся участие в истории культуры; специально арабы (как это, конечно, было известно г. Стоюнину) заявили себя тоже культурным народом, бывшим одно время, в Средние века, даже единственным хранителем завещанного классической эпохой знания. И теперь еще, несмотря на порабощение и гнет турок и неблагоприятное влияние исламизма, арабы являются наиболее прогрессивным элементом на мусульманском Востоке; у них замечается известное культурное движение, есть поэзия, литература, наука, журналистика; только персы еще подходят к ним в этом отношении. Почему же примесь арабской крови должна была составлять зло и несчастие для человека? Кроме того, в применении к Ганнибалу, принадлежность его к арабскому племени не подтверждается никакими сколько-нибудь убедительными данными» (Д.H. Анучин «А.С. Пушкин». С. 15).
Отзываясь на статью уже самого академика, пушкинист П.И. Бартенев писал в том же юбилейном 1899 году в своем журнале «Русский Архив»: «Пыл Африки и трезвость Великороссиянина – вот Пушкинская поэзия. Стих его горяч и в то же время соразмерен. Чувствительность управлена разумом» (П.И. Бартенев «О Пушкине». М. 1992. С.301).
А.С. Пушкин. Карандашный портрет Ж. Вивьена.
Д.Н. Анучин, ошибочно приписывая его Жюлю Верне, пишет (с. 34): «Поэт представлен на этом портрете уже вполне возмужалым (хотя ему исполнилось тогда только 21 год), c густыми, сильно курчавыми волосами и спускающимися уже до подбородка баками, открытым выпуклым лбом, слабо выраженными бровями и живыми, смотрящими прямо на зрителя и кажущимися темными – глазами. Африканские черты снова подчеркнуты в этом портрете […] и выступают, кроме волос, также в губах, сравнительно широком рте и толстоватом носе…»
Именно со времени появления «антропологического эскиза» Д.Н. Анучина возникает интерес исследователей к тем местам в Африке, откуда бы мог происходить предок поэта по материнской линии.
В одной из своих работ, написанных на основе доклада, прочитанного им еще в ноябре 1970 г. в Государственном музее Пушкина в Москве, известный исследователь творчества поэта И.Л. Фейнберг привлек дополнительно вышедшую вскоре книгу «Присяга просторам» (М. 1973) журналиста-международника Н.П. Хохлова, долгие годы работавшего собкором «Известий» в Эфиопии и во время своих командировок специально посещавшего те места, на которые указывал в очерке 1899 г. академик Д.Н. Анучин.
«Н. Хохлов, наш известный журналист-африканист, – писал Илья Львович, – предпринял поиски места рождения Ганнибала в Эфиопии и посетил те селения, где тот, по-видимому, родился. Он говорит, что архивы того времени, к сожалению, сгорели в итало-абиссинскую войну. Может быть, уцелело в монастырях что-нибудь, в провинциальных хранилищах. Но тут нужны уже новые поиски. Есть и не книжные аргументы. В тех местах, где, по-видимому, родился Абрам Петрович Ганнибал, там целые деревни ходят Пушкиных, очень похожих.
Но для этого не нужно ездить в Абиссинию, потому что через двор, в котором я живу, ходят десятки африканцев, которые учатся русскому языку в Автодорожном институте. Они так похожи на Пушкина, похожи не только внешне, но и движениями, сменой выражения лица, причем мне объяснили, не знаю, верно ли, что походка их, которая всегда описывается как индивидуальная особенность Пушкина, – не индивидуальна, поскольку у них несколько иное строение мускулатуры ног. Те черты в Пушкине, о которых всегда пишут его современники, – как он быстро переходил от одного настроения к другому, – и другие черты душевной динамики, также характерны для тех африканцев, которых видел Хохлов. Есть и другие не книжные аргументы» (И.Л. Фейнберг «Читая тетради Пушкина». М. 1985. С. 457-458).
Обложки книг И.Л. Фейнберга: «Читая тетради Пушкина» (1985) и «Абрам Петрович Ганнибал – прадед Пушкина» (1986).
Пусть исследования и не привели до сих пор к какому-либо однозначному мнению о происхождении предка Пушкина (большинство считают прародиной А.П. Ганнибала Абиссинию, но некоторые называют Камерун и другие места), тем не менее, по мнению того же Д.Н. Анучина, все доступные ученому уже ко времени написания им очерка данные «достаточно оправдывают сомнение, чтобы чистокровный негр, переселенный из Африки в Европу и предоставленный здесь влиянию воспитания, мог проявить в такой степени свои способности, в какой их проявил Ибрагим Ганнибал, чтобы из сыновей этого негра, мулатов, оказался один (Иван Абрамович), составивший себе почтенную известность не только своею храбростью, но и своим талантом, как администратор, чтобы, наконец, правнук этого негра, А.С. Пушкин, отметил собою новую эпоху в литературно-художественном развитии европейской нации и приобрел себе славу великого поэта. Число негров и негритянок, привезенных в разное время в Западную Европу, а отчасти и в Россию, составляет, вероятно, тысячи; многие из них, несомненно оставляли по себе потомство, в виде разнообразных помесей, и тем не менее ни об одном из этих темнокожих не сохранилось памяти, ни один из них ни сам, ни в своем ближайшем потомстве не заявил о себе ничем выдающимся, – по крайней мере в области литературы, науки, живописи, техники. Всё это заставляет сомневаться в негритянском происхождении Ибрагима Ганнибала и побуждает отнестись с особенным вниманием к вопросу о вероятной его родине» (Д.H. Анучин «А.С. Пушкин». С. 14-15).
Прадед и правнук. Фрагмент памятника Ганнибалу и Пушкину в Вильнюсе.
Отличительные особенности будущего поэта подмечали уже его современники, причем начиная с самого раннего его детства.
Известный русский поэт и баснописец Иван Иванович Дмитриев (1760–1837), увидев Пушкина в московской усадьбе графа Бутурлина на Яузе в 1809 г. (то есть еще до поступления его в Лицей), не мог удержаться от восклицания: «Посмотрите, ведь это настоящий арапчик!»
Двадцать лет спустя в Петербурге графиня Дарья Федоровна Фикельмон (1804–1863), дочь близкой пушкинской знакомой Е.М. Хитрово, внучка М.И. Кутузова занесла в свой дневник (10 декабря 1829): «Пушкин, писатель, ведет беседу очаровательным образом – без притязаний, с увлечением и огнем; невозможно быть более некрасивым – это смесь наружности обезьяны и тигра; он происходит от африканских предков и сохранил еще некоторую черноту в глазах и что-то дикое во взгляде» («А.С. Пушкин в воспоминаниях современников». Т. 2. М. 1985. С. 151).
Другая хорошая знакомая поэта, Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809–1882) несколько по-иному описывает свои впечатления от встреч с Пушкиным, происходивших, между прочим, в то же самое время (около 1828 года): «У него голубые глаза с серым оттенком; когда зрачки расширяются, то глаза кажутся черными. Странные глаза: они меняют цвет, глаза говорящие. Его волосы вьются, но они не черные и не курчавые. Зубы – поразительной белизны, и, когда он смеется, все они видны. Губы полные, но не очень толстые. В нем ничего нет негритянского. Воображают, что он непременно должен походить на негра, потому что его предок Ганнибал негр. (Я видела его портрет в Петергофе.) Но Ганнибал не негр, а абиссинец: у него были правильные черты, лицо длинное и сухое, выражение жесткое, но интеллигентное. Софи Карамзина говорила мне, что Пушкин до двенадцати лет был блондином и потемнел уже позже. Его мать белокурая и хотя происходила от Ганнибала, но ничем не напоминала негритянку. Его брат и сестры не брюнеты и не смуглые. У Пушкина прекрасные руки с очень тонкими пальцами. Он для танцев надел перчатки. Он простой, но элегантный; отлично держит себя, танцует дурно, очень дурно и смеется, как ребенок. У него грустная и добрая улыбка; голос очень приятный: в этом голосе есть что-то откровенное. Время от времени он насмешливо улыбается» («Записки А.О. Смирновой. (Из записных книжек 1826-1845 годов)». СПб. 1895. С. 17).
Александра Смирнова, урожденная Россет. Акварельный портрет Петра Соколова. 1834-1835 гг.
В приведенном тексте современных исследователей смущает упоминание петергофского портрета А.П. Ганнибала. Как полагают, это позднейшая вставка дочери мемуаристки – Ольги Николаевны Смирновой (1834–1893): «Так описала О.Н. Смирнова свое личное впечатление от портрета на Пушкинской выставке, отнюдь не заботясь о том, что этот портрет явно никогда не бывал в Петергофе и, уж конечно, не был известен не только ее матери, но и самому Пушкину, чьи описания внешности прадеда совершенно противоречат строкам Смирновой-дочери. […] Оно невежественно и поражает своей подтасованностью» (Н.К. Телетова «О мнимом и подлинном изображении А.П. Ганнибала» // «Легенды и мифы о Пушкине». СПб. 1995. С. 92).
Степень вмешательства дочери в воспоминания А.О. Смирновой оценивается пушкинистами по-разному. Однако определенные сомнения вызывает и считающееся ныне авторитетным «очищенное» издание ее дневника и воспоминаний (М. «Наука». 1989), особенно если знать, кто́ поработал над его текстом (С.В. Житомирская): https://sergey-v-fomin.livejournal.com/328246.html
Ольга Николаевна Смирнова – крестница Императрицы Александры Феодоровны (Супруги Императора Николая I), фрейлина Двора, писательница.
Все эти споры, однако, никак не влияют на главное для нас. Свидетельство А.О. Смирновой («Ганнибал не негр, а абиссинец») Д.Н. Анучин считал весьма важным (с. 15): «Это показание, подтверждающее свидетельство биографии Ганнибала, заслуживает несомненно полного внимания; оно было основано, вероятно, на позднейших рассказах самого Пушкина…»
И действительно: абиссинское происхождение подтверждает и т.н. «немецкая биография», написанная зятем А.П. Ганнибала Адамом Карповичем Роткирхом (1746–1797): «Он был родом африканский арап из Абиссинии…» («Er war von Geburt ein Afrikanischer Mohr aus …»). Текст этот находился в архиве А.С. Пушкина, который широко им пользовался. «Это указание, – полагал Д.Н. Анучин, – [также] дает нам твердую точку опоры…»
Хорошо знавший Пушкина супруг «черноокой Росетти» Николай Михайлович Смирнов (1807–1870) также вспоминал посещение поэтом в начале 1834 г. их дома, рисуя живой облик гостя «Шутка, острое слово оживляли его электрическою искрою, – он громко захохочет и обнаружит ряд белых, блестящих зубов, которые с толстыми губами были в нем остатками полуарабского происхождения» («Друзья Пушкина. Переписка. Воспоминания. Дневники». Т. 2. М. 1986. С. 535).
Н.М. Смирнов. Портрет Ф. Крюгера. 1835 г.
Дипломат, служил в российских миссиях в Италии (1825-1828) и Берлине (1835-1837). Камер-юнкер (1829). В 1845-1851 гг. был гражданским губернатором Калужской губернии, а в 1855-1861 гг. на той же должности в Петербурге. Сенатор. Тайный советник.
Однако гораздо важнее, конечно, понять самоощущение поэта.
«Сам А.С. Пушкин, как и почти все его современники, – полагал Д.Н. Анучин, – видел в “арапе Петра Великого” негра. […] В один из моментов пессимистического настроения поэт назвал себя “потомком негров безобразным”, а когда ему случалось чертить на бумаге пером свой профиль, то он старался придать лицу выдающиеся вперед челюсти, толстые губы, покатый взад подбородок, – как у типичного негра. Семейные предания и доставшиеся ему записки только подтверждали такое представление. В записке Петра Абрамовича сказано: „отец мой... был негер”; в немецкой биографии: “er war von Geburt ein Afrikanischer Mohr” (он был родом африканский мавр), немецкое же слово “Mohr” (мавр) прилагалось тогда к обозначению негров. Что поэт представлял себе своего прадеда настоящим негром, доказывается и характеристикой Ганнибала в “Арапе Петра Великого”. Здесь Ганнибал описан не только как чернокожий и курчавый, впрочем высокий и стройный мужчина, но и с более характерными негритянскими чертами. Корсаков говорит Ибрагиму: “С твоим ли сплющенным носом, вздутыми губами, с этой ли шершавой головой бросаться во все опасности женитьбы?” Татьяна Афанасьевна замечает, что у “арапа” “страшная морда”, называет его “черным дьяволом”» (Д.H. Анучин «А.С. Пушкин». С. 12).
Дети Надежды Осиповны Пушкиной, пишет далее Дмитрий Николаевич (с. 32), «представляли собою четвертое поколение Ганнибалов в России. Известно, что Александр Сергеевич живо сознавал африканское свое происхождение, о чем свидетельствуют многие места в его произведениях. Менее известно, что он даже пользовался иногда фамилиею своего африканского прадеда: на последней Пушкинской выставке в Москве можно было видеть его лицейское стихотворение “Казакъ”, посвященное Пущину (автограф), с подписью: “А. Пушкинъ-Аннибалъ”».
Еще одним свидетельством, что это осознание пришло к нему в Лицее, является стихотворение 1814 г. «Mon portrait» / «Мой портрет» написанное Пушкиным в 15 лет на французском языке. Вот его русский перевод:
Сущий бес в проказах,
Сущая обезьяна лицом,
Много, слишком много ветрености –
Да, таков Пушкин.
В Лицее у Пушкина было несколько прозвищ: «Француз». «Обезьяна», «Смесь обезьяны и тигра». В день ежегодного собрания лицеистов 19 октября 1828 г. сам поэт запечатлел это в протоколе, занеся в список присутствовавших: «…Пушкин – француз (смесь обезианы с тигром)» («Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты». М.–Л. 1935. С. 733).
А.С. Пушкин. Гравюра Е.И. Гейтмана по рисунку К.П. Брюллова, приложенная к первому изданию «Кавказского пленника» (1822).
«Портрет, – читаем в очерке Д.Н. Анучина (с. 34), – представляет мальчика с кудрявыми волосами, большим выпуклым лбом, широко открытыми, задумчивыми, смотрящими вдаль глазами, коротким, довольно широким носом, толстоватыми губами п несколько выступающими вперед челюстями, – тип, вообще как-будто выказывающий в своих чертах некоторые следы африканского происхождения. В числе имеющихся у меня фотографических портретов абиссинцев есть портрет одного мальчика из Шире, который выказывает подобный же тин, но, конечно, гораздо более акцентированный, с сильно курчавыми волосами, более резким выступанием челюстей и более толстыми губами, но в общем представляющий нечто сродное».
«Лицейская кличка (клички?) Пушкина, – отмечал в специальной работе пушкинист Ю.М. Лотман, – неоднократно пояснялась самими лицеистами. Комовский в первой редакции своих воспоминаний пояснял, что “по страсти Пушкина к французскому языку [...] называли его в насмешку французом, а по физиономии и некоторым привычкам обезьяною или даже смесью обезьяны с тигром”. Это замечание Комовского вызвало ремарку Яковлева, который протестовал против того, чтобы дружеские клички выносились за пределы интимного круга, но подтверждал, что Пушкина “звали обезьяной, смесью обезьяны с тигром”. Те же данные сообщил Гаевский со слов Корфа в своей статье, и они прочно вошли в биографическую литературу о поэте. Кличка была, однако, видимо, широко известна за пределами лицейского круга, и она заметно повлияла на восприятие внешности Пушкина современниками и на те сравнения, которые использовали мемуаристы при ее описании»: http://pushkin-lit.ru/pushkin/articles/lotman/obezyana-s-tigrom.htm
В качестве примера широкого хождения этого лицейского прозвища среди современников поэта сошлемся на приведенную нами ранее дневниковую запись графини Дарьи Фикельмон 1829 года.
Продолжение следует.
=
Да, таков Пушкин.
В Лицее у Пушкина было несколько прозвищ: «Француз». «Обезьяна», «Смесь обезьяны и тигра». В день ежегодного собрания лицеистов 19 октября 1828 г. сам поэт запечатлел это в протоколе, занеся в список присутствовавших: «…Пушкин – француз (смесь обезианы с тигром)» («Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты». М.–Л. 1935. С. 733).
=
...В школе своей сельской восьмилетней, уже классе пятом, скорее всего, точно уже не помню - быльем заросло, мне пытались приклеить кличку "Обезьяна". Более старшие на тот период и соседи этим особо не злоупоребляли, но проскакивало. А вот классика-68 очень усердствовала в уничижительном и это задевало. Судьбы этих усердствователей сложились много потом трагично. Старшие живые по сию пору уже и не помнят - не прижилось. Хотя попытка была настоятельной и, как я подозреваю, инициатор была учительница, хотя и я был непоседа и егозил тоже дай боже.
Затем в лицее, однокашники мне также клеили кличку "Калмык" из-за моих мотивов с-на восточную внешность. Но так же кроме двух-трёх инициаторов инициатива не поддерживалась и практически не работала, просто не пошло. Комбинацию тоже пробовали, сейчас уже и не помню какую..
Этим уже летом, всвязи с рухнувшим только мостом, на выезд к поезду нужно было на такси доехать до Выходного - таксист был узбек и из короткого разговора и пристального его в меня всматривания, он никак не мог мне поверить, что я не узбек. Ребята азиаты-строители кргизы, узбеки, когда прохожу мимо их в городе тоже внимательно в меня всматриваются, определяя меня в свои..
не промахнулась, встала куда надо